Александр Сапаров - Путь к трону. Князь Глеб Таврический
– Костас, – прошептала мне Варя, – если бы ты знал, как я счастлива. Мне не терпится поскорей дойти до города. Надеюсь, у нас там будет хороший дворец.
Я улыбнулся про себя. Моя жена с тех пор, как мы ступили на палубу корабля, каждый день говорила мне об этом. Те небольшие войнушки, которые я устраивал, ей не нравились только именно из-за того, что замедляли наш приезд в Тьмутаракань.
Но сегодня, как сообщил мне наш штурман, мы должны были достичь нашей цели. Древней Гермонассы античных греков и Таматархи Хазарского каганата, завоеванной теперь уже моим признанным предком князем Святославом больше ста лет назад и вот уже двадцать лет являющейся собственностью ромеев.
Раздалась команда капитана – и наш дромон явно пошел по направлению к берегу. Вскоре от него в разные стороны зашныряли рыбачьи лодки. Осторожные рыбаки хоть и видели, что это корабли ромеев, но на всякий случай предпочитали держаться подальше.
Через два часа мы подошли к берегу и встали на рейде в Тьмутараканской бухте. Отсюда уже хорошо просматривался город с высокими кирпичными стенами и куполами нескольких церквей. Совсем недалеко маячил гористый берег Тавриды. Мне хотелось верить, что в этой реальности названия «Крым», кроме меня, никто никогда не узнает.
Вскоре к борту нашего дромона подошла лодка портового чиновника, который, поднявшись на борт, робко поинтересовался – не присутствует ли здесь Константин-стратилат, который по эдикту василевса назначен эпархом Таматархи. Когда ему показали на меня, бедолага почти распластался на палубе, всем телом выражая преданность зятю василевса.
Он долго у нас не задержался и отбыл, а уже через час к борту дромона подошла большая лодка с тентом на корме, в которой нас с Варварой довезли до берега. В порту и рядом с ним столпились сотни зевак, поэтому я совсем не торопился выйти из лодки и дождался, когда с оставшихся дромонов на берег выйдут несколько сотен моих воинов, и только тогда мы с женой покинули лодку и по трапу вышли на берег. Вместе со мной вышел воевода Ратибор. Когда шагнул на прибрежный песок, он глубоко вздохнул, огляделся и произнес:
– Ну, Глеб Владимирович, никогда не думал, что вновь в эту землю возвернусь. Тридцать лет прошло, даже не верится. Ведь совсем молодой тогда был. Но теперича мы с тобой зубами за нее драться будем.
Мы шли по узкому проходу между двумя рядами вооруженных воинов, я, конечно, не считал, что меня должны сразу по прибытии попытаться убить, но исключать такой возможности было нельзя, так что я постарался не дать этим попыткам никаких шансов.
Вскоре нас принимали в палатах небольшого дворца местного эпарха, который, по-моему, был вне себя от счастья, что уезжает в Константинополь. А его сочувственные взгляды на Варвару в конце концов начали меня бесить.
Но между славословиями в адрес василевса и радостными высказываниями о том, как он ждет встречи с Константинополем, эпарх ввел меня в курс дела по обстановке в городе и его окрестностях. А дела были невеселыми. Три года назад от Киевской Руси половцы были отброшены Владимиром Мономахом почти до Северного Донца и сейчас кочевали по степям в предгорьях Кавказа.
Теперь они практически полностью перерезали сообщение Таматархи с Киевской Русью и вообще с севером, вернее, не перерезали, но затруднили его так, что перевозка товаров обходилась дорого и была очень опасна. Если бы сами половцы, или куманы, как они себя называли, были едины, может быть, до них дошло, что убивать курицу, несущую золотые яйца, очень невыгодно, но дело в том, что если с одним половецким улусом договаривались о чем-то, это совсем не значило, что другой род будет соблюдать этот договор.
И сейчас эпарх радостно собирался домой, с удовольствием переложив на меня свои проблемы. Мои попытки выяснить что-либо о том, что происходит в Керчи или Азове, ни к чему не привели. Было понятно, что, с тех пор как эпарх получил эдикт василевса, о делах врученного ему города он забыл.
Я отказался от дальнейшего праздника и, оставив свою жену в обществе охраны и двух десятков служанок, пошел обратно в порт. Здесь уже шла выгрузка моего груза – всего того, что было сделано за прошедшие полгода с того момента, как мой «отец» князь Владимир побывал у василевса Алексея Комнина.
После того как прошли переговоры Владимира Мономаха и Алексея Комнина, был подписан мирный договор, четко зафиксировавший границы владений Киева и Византии, Варвара была обещана мне в жены, и, кроме того, я был назначен эпархом Таматархи. Конечно, еще двадцать лет назад мне подобное не светило бы, но сейчас Комнин понимал, что Таманский полуостров уплывает у него из-под носа и скоро там будут хозяйничать или половцы, или генуэзцы. И поэтому он пошел на то, чтобы назначить эпархом русского князя, со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Через месяц после этого события была торжественно отпразднована моя свадьба в Константинополе, Владимир Мономах после нее быстро отправился в Киев, а уже поздней осенью в Константинополь пришли киевские полки, вместе с ними прибыл и Ратибор, которого отец отправил мне для «наставлений».
Ратибор со времени моего расставания с ним немного усох и постарел, но все еще был мощным воином. Мы с ним крепко обнялись и долго вспоминали нашу первую встречу. Ратибор со смехом сказал:
– Представляешь, сейчас ведь, наверно, уже и до Павла-посадника новость дошла, ему Дунька все усы выдергает, что тебя не окрутили: такого зятя упустил. Она по тебе и без этого сохла, а уж как узнает, что князя упустила, так посаднику лучше теперь в омут головой нырнуть. А уж мужу теперешнему житья точно не даст. Как поссорятся – так и будет кричать, что князя на такого бесталанного дурака променяла.
Мы немного посмеялись, а затем Ратибор начал меня расспрашивать, что и как я собираюсь делать в Тьмутаракани и почему именно этот город я попросил у василевса, может быть, лучше было бы начать набирать опыт в другом, не таком проблемном месте.
Учитывая, что в дальнейших моих делах Ратибор будет правой рукой, я решил познакомить его со своими воспитанниками.
Когда Ратибор посмотрел на мою полосу препятствий и увидел, как по ней носятся мои ребятки, в его глазах появилось уже не просто уважение к моим габаритам и талантам бойца, но и организатора и руководителя. Он буквально за час сдружился с моими помощниками Ираклием и Диодором, они сразу почуяли друг в друге опытных воинов, всю жизнь проведших в сражениях, и вечером за кувшином вина все пытались понять, когда и где они могли встречаться в боях.
Я воспользовался тем, что у моих товарищей неплохое настроение, и попытался поделиться с ними моими планами по войне с половцами. Вначале, когда услышали мое предложение, они начали смеяться. Но по мере моих объяснений их смех замолкал, а итог подвел Ратибор, который сказал:
– А что, в этом что-то есть, может получиться, хотя мы так никогда не сражались.
После визита моего отца с помощью митрополита Никифора у меня появились два иеромонаха – Зосима и Досифей, прибыли они с Афона, чтобы осуществлять духовное наставление моих воспитанников. Я все-таки после долгих раздумий решил, что для них нужна не только боевая учеба, но и воспитание духа.
Оба иеромонаха были здоровыми мужиками-русами, бывшими катафрактами[29] в армии василевса, и на них у меня также было много планов на будущее.
Мое подразделение не расформировывалось, его тайным руководителем стал Иоанн Комнин, потому что Алексей Комнин просто боялся отдавать такую опасную игрушку из семьи. Я же забрал себе шесть своих первых учеников, в том числе печенегов, да Ираклий и Диодор после недолгих раздумий тоже согласились отправиться со мной, чтобы на новом месте заняться прежним делом.
– Ты знаешь, Костас, – сказал мне как-то Диодор, – я с тобой забываю, сколько мне лет, мне интересно все, что ты делаешь, а смерть – она везде одинакова, что в Константинополе, что в ваших тавроскифских степях.
Из-за необходимых приготовлений нам пришлось задержаться в Константинополе до весны, но за это время мастера Константинополя за счет василевса изготовили все, что мне было нужно для ведения пока еще небольших сражений. А Ратибор с удовольствием занимался обычным для него делом – тренировкой молодняка, да и ветеранов в новом для них построении и ведении боя. Так что когда мои вояки ранней весной с шумом и гамом грузились на корабли, они уже примерно представляли себе, как будут проходить боевые действия с кочевниками.
Я в сопровождении охраны пришел обратно в порт. Выгрузка шла полным ходом. Из одной лодки под командные вопли старика-араба медленно поднимали тяжелые бочонки. Рядом с ней причаливала лодка, в которой лежали три полутораметровых цилиндра, завернутые в грубую ткань. На этот раз для разгрузки, учитывая тяжесть этих предметов, пришлось использовать полиспаст. Когда один из предметов поднимали на прочной веревке, порывом ветра с него сорвало край дерюги, и толпившиеся рядом воины и грузчики впервые в жизни увидели бронзовую пушку.
